ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН
СОЕДИНЯЙТЕСЬ!!!
УКРАИНСКИЙ КОММУНИСТИЧЕСКИЙ РАБОЧИЙ СОЮЗ – УКРС
Алое знамя над городом
Еще в Античные времена алый цвет символизировал власть. Он принадлежал правителю, и горе было тому, кто пытался посягнуть на этот символ. Если же появлялся смельчак, рискнувший отрицать заведенные порядки, желавший сбросить гнет императора и обрести право самостоятельно решать свою судьбу, он поднимал красный флаг. Багрянец императорского наряда - единой мантии для единственного избранного, всегда стоял против алого знамени - великого полотнища над головами сотен и тысяч непокорных.
В конце
8 века Персидское королевство охватило восстание краснознаменных. Крестьяне Германии 16 века встречали эскадроны разъяренных феодалов именно под багровыми стягами. Радикальные требования перемен Французская революция провозглашала в красном фригийском колпаке и под флагом огненного цвета. В 1871 году Парижские коммунары подняли алое знамя как символ пролетарского протеста против социального гнета, как символ освобождения пролетариата от цепей капитализма. С парижских баррикад оно озарило множество городов во всех концах Земли и всюду именно под ним собирались те, кто боролся за свободу тружеников всего мира.Над Варшавой
"Не отдам! Не отдам! - кричала Барбара, вцепившись тощими пальцами в отрез красного как заря шелка, - Марысино приданное не отдам! Холера на ваше зворохобленье!". Янека мать поймала именно в тот момент, когда он доставал старательно припрятанную ею ткань, и теперь яростно защищала приданное младшей дочери. На крик в комнату вошел старший брат Яна Сташек. Он махнул рукой: "Оставь. Она все равно не поймет. Моя вон второй день рыдает - на работу, говорит, не пущу. Так что и так и этак забастовка" и криво усмехнулся. Это он о своей супруге Аннусе. Янек пригнувшись вышел через низкую дверь во двор и закурил.
Небо над Варшавой было низким и темным, как потолок в кухне. А Янеку так хотелось, что бы оно резко наполнилось лучами завтрашнего дня. И среди этого света прямо ввысь алое знамя в его руке. Так бы стоять и ждать рассвета. Сквозь облупленную тонкую стену дома слышно было как там ругаются Сташек и Аннуся. Она кричала, переходя на визг, твердила что-то о вдовстве, тюрьме и суме. Он велел ей молчать. Она не слушалась, ее возгласы стали похожи на заклинания и перемежевывались с молитвами. Через минуту Сташек вышел из дому и бросив Янеку: "Увидимся завтра" ушел в темноту. Он будет ночевать у друга, там сегодня соберутся многие товарищи - рабочие фабрики, готовые к завтрашнему восстанию.
В темном коридоре что-то маленькое теплое ткнулось в грудь Янеку. "Янечку, расскажи мне о завтра" - быстро прошептал голос Марыси. Опасаясь, что услышит мать, парень отворил входную дверь, но, обняв сестру за плечи, понял, что она одета ко сну, побоялся вести ее на еще прохладный весенний воздух. Они тихо прошли на кухню и там Янек начал свой рассказ. Он говорил сбивчиво, горячо. "Завтра" сметало самодержавие, от него в ужасе бежали жандармы, унося на своих плечах пухлые тела хозяев фабрик и заводов, трещали и ломались решетки, крошились цепи и падали с уставших рук кандалы.
Несколько раз Марыся прикладывала свой маленький холодный пальчик к губам брата и умоляла его говорить тише. Он куталась в старый теплый платок и поджимала застуженные босые ноги. Она не мигая глядела на Янека и пыталась понять каждое его слово. Она мало что поняла, поэтому старалась верить, как верили Барбара и Аннуся в бога. Янек от этого нервничал, и вот смолк. Как последний, но самый-самый важный аргумент от бережно вытащил из-за пазухи небольшой клочок измятой множеством рук бумаги и протянул сестре - "Читай, Марыся". Она поднесла листок к окну, но темнота не позволяла разглядеть текст. Тогда Янек зажег огарок свечи и, прикрывая свет руками, они читали вместе: "Товарищи! Повсюду раздается громкий клич рабочих, пробуждающихся для празднования
1 Мая. Это будет торжество, где пред общею целью борющегося народа должны исчезнуть различия всех наций, где рабочие ввиду бледнеющего врага должны братски подать друг другу руки..." И подпись - Рабочий Комитет социально-революционной Партии «Пролетариат».Спал Янек чутко, тревожно. Чуть забрезжил рассвет он вышел во двор, закурил, жадно глотнул дым дешевого табака. За его спиной скрипнула дверь. Марыся, крадучись, босая, выскользнула во двор, прижалась к стене и опасливо огляделась. Потом подтянула к себе Янека, и прямо испод платка, как из собственной души, сунула ему за пазуху прохладный шелк. "Марыся..." - прошептал Янек. "Забирай, унеси. Пусть будет знамя. Мама все равно меня за Марека не отдаст. Он не католик. Он жид!". Последние слова Марыся выкрикнула со всей ненавистью к несправедливости, которая только существует в мире, и, закрыв лицо руками, убежала в дом.
1
мая 1890 года в Варшаве прошла первая на территории Российской империи стачка, приуроченная к Международному Дню Солидарности трудящихся. Требованиями бастующих стали как сокращение рабочего дня и повышение заработной платы, так и упразднение самодержавия. Именно в Варшаве прозвучал призыв к интернациональной солидарности, ликвидации размежевания религиозными и национальными границами. Сотни рабочих железнодорожных мастерских не стали к станкам. Остановились фабрики Гандке, Реппан, Ортвейн, Гостынский. Их поддержали труженники с предприятий Норблейн, Фраже, Бутцер, Лильнони. Самым жарким участком противостояния стали механические мастерские. Участники первомайской стачки вышли к зданию фабрики и заявили о своих правах. Увидев, что некоторые рабочие покорно встали к станкам, и игнорируют акцию протеста, манифестанты предъявили им ультиматум с требованием немедленно прекратить работу, окна цехов были разбиты камнями. Брусчатка превращалась в снаряды против хозяев-эксплуататоров и предателей-штрейхбрехеров. Нешуточное восстание рабочих испугало власть, и она бросила в бой жандармов и казаков. Как зачинщики акции неповиновения были задержаны 20 человек.Но репрессии не запугали рабочих. Майский призыв варшавян стал первым боевым горном великого дела освобождения трудящихся. Вскоре из столицы империи Санкт-Петербурга они получили письмо от своих братьев по борьбе."С биением сердца мы, ваши товарищи с далекой Невы, из этой столицы мрака рабства и угнетения, из этого логовища царя-деспота, страшного врага всего, что добро, правда, прогресс..." - значилось в нем. Все только начиналось.
Над Санкт-Петербургом (будущим Ленинградом)
Окровавленная рука предательски не хотела слушаться. Даже тупая боль в плече не настолько беспокоила Якова как эта неподвижность. Сейчас ведь снова грянет конная полиция, нужно будет держать оборону, а он сидит на земле, и остолбенело смотрит на то, как по темному сукну куртки расплывается кровавое пятно. Казалось, пролетела целая вечность такого безмолвия и беспомощности. В царящую пустоту врезалась тщедушная фигура старика Семеновича. Присев рядом с Яковом на корточки, он суетливо теребил его за воротник и, нелепо сгорбившись, куда-то в землю бормотал о том, что надо бы осмотреть рану. Куртка сползла на то самое промокшее плечо и застыла там измятым комом. Яков лишь слегка помотал головой и прижал ладонью место ранения. Семенович повздыхал и куда-то исчез. Якову показалось, что тот, как и он сам, побоялся увидеть действительную картину искалеченной плоти и суетился просто для проформы.
Теперь Яков мог осмотреть наскоро выстроенный редут: какие-то доски, искалеченные ящики, обломок стены, зияющий искалеченной кирпичной кладкой. "Ну что, парень, схлопотал своих же рук произведение?" - криво оскалился Михаил, поправлявший баррикаду с таким видом, как будто чувствовал в этом нагромождении особый порядок вещей. "Голову-то шибко не высовывай, а то и на тебя хватит" - проговорил Яков и почувствовал, как окружающая реальность медленно вползает в его сознание. Михаил оставил заграждения в покое, и устало опустил тяжелые жилистые руки: "Да уж, наделали мы этого дрянного добра себе на горе...". "Знаешь, - резко обернулся к Якову и сверкнул глазами, - Вся она дрянь в мире из-за денег! Вот-вот: мы зачем сами себе смертушку готовили? За них, за гроши дрянные. Лучше бы и вовсе ничего не делали, да за это хлебушка не дадут" - и он вновь усмехнулся.
Немного в стороне рабочие собрались в кружок и курили. "А вот Родион, тот что в кузнечном цеху трудиться, говорил, что зазря мы маевничать начали. Всех, говорил перебьют" - "Не разводи тут заупокойную". "Да то не я, а Родион" - голос немного стих, как будто извиняясь. "И пускай твой Родион заместо меня день и ночь у станка стоит, когда ему все по нраву и помирать он не хочет" - Яков узнал хриплый голос Семеновича. Кто-то звонко рассмеялся: "Так Родион-то жить меньше нашего хочет, - все смены отстояв, подохнет наверняка". Шутка рабочим понравилась и ободрила. "Зачем так - обижено заговорил первый - Ему тоже не по нутру нынешние порядки. Только он говорил, что у нас гиблое дело". Михаил, сидевший рядом с Яковом, резко обернулся к беседующим. Его грозный голос заставил замолчать всех: "А ну выходи дрянь малодушная! Ступай отсюда, не позорь нас". Голос из полумрака затараторил: "Да то не я, а Родион. И вообще он говорил, что нынче бузу поднимать не дело, да и терпеть не дело. если человек рабочий, руки и голова у него на месте - уходить надобно. Хороший мастер всюду кусок хлеба заработает. Можно в Новороссию податься, или на Урал. Там и работа найдется, и цел будешь".
Яков вскочил на ноги. Выпрямился, вытянулся, ком пиджака, укрывавший простреленное плечо безвольно свалился вниз, как в пропасть. "Не найдется и не будешь! - голос стал звонким, - Не все нам бегать от господ, довольно прятаться, а как поймают слезы лить. Мы не звери, а люди. И пусть здесь будет наша последняя твердыня, но мы примем бой. Дадим отпор ненавистному врагу! Не дождаться ему ни нашего бегства, ни белого флага. Наше знамя - красное!". С последними словами Яков изо всех сил рванул рубаху от ворота к груди и резко вскинул вверх руку с зажатым в ней лоскутом, практически полностью окрашенным его кровью. Белого флага не было, и быть не могло. Это был седьмой день Обуховской обороны.
1
мая 1901 года в предместье Петербурга рабочие одного из крупнейших оружейных заводов - Обуховского сталелитейного начали стачку. Восстание возглавляли марксисты, поэтому требования тружеников распространялись значительно шире требований сокращения рабочего времени и увеличения зарплаты. В ответ на забастовку 70 активистов были уволены. Это не остановило заводчан - 7 мая они вышли к администрации предприятия с требованиями возвращения уволенных, а так же признания 1 мая праздничным днем и учереждение рабочих выборных комитетов. После отказа администрации удовлетворить требования, рабочие перекрыли Шлиссельбургский тракт. К ним присоединились труженики других заводов и фабрик Российской столицы.В тот же день власти бросили на усмирение бунта отряды конной полиции, которые были обращены в бегство градом камней от участников стачки. Забаррикадировавшись на территории Карточной фабрики, вооружившись подручными средствами, рабочие отбили несколько атак жандармов империи. Лишь к вечеру роты Омского полка залповым огнем разгромил защитников самодельной твердыни. Во время штурма погибло восемь рабочих. Царский режим не оставил в покое тех, кто посмел восстать против его гнета - семеро участников стачки были приговорены к тюремному заключению,
20 - отправлены в арестантские роты, 2 - на каторгу, а 800 политически неблагонадежных пролетариев Петербурга были высланы из столицы.И все-таки обагренный кровью стяг не зря взвился над баррикадами - большинство требований рабочих Обуховского сталелитейного завода администрация была вынуждена выполнить. Труженики многих заводов и фабрик Петербурга провели акции солидарности с повстанцами. Так Обуховской обороной начиналась политическая борьба рабочего класса за свои права.
Над Берлином
Разруха зияла огромным проломом в стене и стыдливо раскрывала нутро искалеченного снарядом помещения. Еще недавно это был первый этаж стандартного берлинского дома. Может быть, и обставлен он был со скромным уютом. И, наверное, со стены на жителей и гостей пялился фюрер. А сейчас, обозревая останки жилища, Василий думал, что именно это подобие пещеры наиболее хорошо подходит к слову "озверели". И еще словосочетание "логово врага".
Из жерла пещеры как-то коряво свисали ноги в грязных измятых штанах, обутые в нечто напоминающее ботинки кладбищенского нищего. Это прилег навечно отдохнуть фаустник Фольксштурма. Василий ловко угомонил его короткой очередью из автомата, и теперь осматривал руины на предмет
С улицы уже послышался голос комвзвода, звавший солдат двигаться дальше. Но Василию было сложно оставить эту руину. Что-то его держало на этом месте. В окно двери наполовину сунулся Леха: "Ты чего тут ищешь?". "А ну помоги" - Василий схватился за тяжелую балку, наискось перекрывшую дальний угол. К ним уже подтянулись еще несколько бойцов и, стоя несколько поодаль, с интересом наблюдали за разбором завалов.
Через несколько минут из-под груды кирпичей и досок открылась маленькая дверца, явно ведущая в подвал. За ней крутая лестница вела вниз. Там их вновь встретила дверь, значительно ниже и уже прежней. Она отворилась легко, и из подвала, в лица бойцов пахнуло тяжелым духом. Что-то зашуршало и тихо застонало в углу. Василий зажег спичку, - в углу подвала, прямо на полу, грудой лежали пятеро маленьких фигурок. За спиной послышался лязг взведенного курка. Василий крикнул: "Не стрелять! Здесь дети". Сверху спустили непонятно где найденную керосинку.
Детьми из обитателей подвала были трое - исхудавшие девочки, одна из которых, как мертвая, лежала лицом вниз, двое других на вид были старухами, хотя, возможно, им было и не многим больше лет, чем Василию. Судя по их виду и стоящей в углу плошке, в которую капала вода, эти несчастные были замурованы в погребе уже несколько дней. Василий молча протянул им свою флягу с водой, но никто из спасенных не двинулся с места. Кто-то вздохнул: "Горемыки". "Нельзя их здесь оставлять, - заключил седоусый Сашка, - Отведем к ближайшей полевой кухне, накормим. Они, поди дня три не жравши".
"Вставай. Давай за нами, барышни" - бойцы двинулись к выходу, маня руками обитательниц подвала за собой. Ни одна из немок не шелохнулась. "Одурели со страха" - сказал Леха и, схватив на руки одну из девочек, уверенно пошел к выходу из подвала. Женщины пронзительно завопили. Бойцы подхватывали их и передавали наверх. Освобожденные не сопротивлялись, только кричали, страшно, не понимая, зачем и куда их несут. "Не ори, дуреха, - приговаривал Василий, прижимая к себе маленькую девочку, - не позорь спасителей" и улыбался яркой белозубой улыбкой, принимая на выцветшую гимнастерку отчаянные слезы ребенка.
Около полевой кухни маленький отряд встретили смехом: "Громкие трофеи вам достались. Гляди, бабка с тобой к венцу идти не желает". "Накорми их - они уже несколько дней голодали" - велел комвзвода кашевару и тот валил дымящуюся кашу в котелки, одолженные солдатами найденышам. Только зажав в исхудавших руках ложки и склонившись над ароматным угощением, женщины замолчали. Несколько секунд они застыли, не веря действительности, а потом, низко согнувшись, торопливо и жадно глотали кашу. Хмурый артиллерист нехорошо покосился на сгорбленные острые плечики немок, вздрагивавшие при каждом движении и глотке: "Прикармливаете фашистскую саранчу?" - "А почему это "фашистскую" - вступился за спасенных им Василий, - никакие это не фашисты, а освобожденные от Гитлера мирные граждане. Какой завтра праздник знаешь? - Правильно - День международной солидарности трудящихся" - "И эти что-ли трудящиеся?" - "А то - пусть подрастают и в свободной Германии живут, работают, детей растят. Значит будущие пролетарии. И мы сейчас поступаем как настоящие интернационалисты-пролетарии - советские люди". "Подрастай. И профессию выбирай правильную - повара или кондитера" - подмигнул одной из девочек кашевар. И она, испугано и ничего не понимая, но уже поверив в свое счастье, улыбнулась ему в ответ.
А Берлин полыхал алыми знаменами. Фасады освобожденных от гитлеровцев, истерзанных боями зданий украшал красный флаг. Подготовка к этому Первомаю началась еще 25 апреля, когда 1-й Украинский и 1-й Белорусский фронт сомкнули кольцо вокруг Берлина и начали штурм хорошо укрепленного последнего логова немецкого фашизма. Гитлер славно укрепил свою столицу: 400 железобетонных бункеров, тысячи фанатиков-нацистов от отборных частей СС до детей и стариков из Фольксштурма, вооруженных фаустпатронами. Бои шли днем и ночью, гитлеровский режим не желал так просто сдавать рубежи.
Спустя три дня с начала штурма Берлина к вечеру 28 апреля бойцы 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта вышли в район Рейхстага и уже к ночи путь к зданию - символу Рейха был открыт. Попытка овладеть Рейхстагом с ходу была неудачной - засевшие там ССовцы отчаянно сопротивлялись - эти преступникам против человечества отступать было некуда. Красной армии тоже нельзя было оставлять рубежи - последний удар по фашизму должен был быть нанесен немедленно.
Все способные атаковать части, были стянуты к Рейхстагу и танки начали огневую подготовку штурма. Вечером 30 апреля через проломы в стенах, сделанные саперами и артиллерией в Рейхстаг ворвались солдаты 150-й и 171-й стрелковой дивизии и сходу овладели первым этажом. Каждый лестничный пролет и всякий угол фашистской крепости стал оборонительным рубежом нацистов. Преодолевая каждый метр, советские войска сметали гитлеровских захватчиков и палачей, освобождали Германию и весь мир от коричневой чумы. Ранним утром 1 мая 1945 года над поверженным Рейхстагом их руками было водружено алое знамя Победы - штурмовой флаг 150-й стрелковой дивизии. Так весь мир встречал Первомай.
Над нашим городом
Так через дым сражений, сквозь град пуль, из подполья, из-за решеток и с уличных баррикад, красное знамя освобождения трудового класса рвалось к небесам. Символ интернационализма и братства рабочих всего мира всегда был там, где трудно, всегда воодушевлял борцов за свободу угнетенных и порабощенных, вел к победе и побеждал.
Сегодня пришло время поднять красное знамя и над нашим городом: мегаполисом Азии, бедными кварталами Европы, нагромождением фавел Америки, рабочим поселком Африки. Гордо развернуть алое полотнище, в голос заявить о свои правах, штурмом взять ненавистные твердыни наших врагов - капиталистов. Пришло время поднять красное знамя борьбы, красное знамя победы.
Т. Вятский
